Нелегкую задачу поставили себе авторы этой книги, решив сконцентрировать в одном томе правду о Вампилове - человеке, художнике и пророке. Столь смелое намерение авторов-составителей оправдано возросшим количеством исследований о выдающемся драматурге, которые, достигнув своей критической массы, нуждаются даже не в систематизации, а в отстаивании, как придонная речная вода после маневра баржи-сухогруза. В этом смысле жанр и род книги является, так сказать, "отстойно"-промежуточным, получив уклончивое жанровое наименование "материалы к путеводителю". Противоречивость эта, однако, исходит из лучших побуждений: стремления к документально-исчерпывающей информации в сочетании с принципом научного волюнтаризма, практикуемого в "сборниках материалов конференций", симпозиумов и проч.
Так, например, "биография" Кутулика, где родился Вампилов, прослежена с конца XVIII века, а самого писателя - с прадедов, в контексте их обширного бурят-монгольского и русского потомства. Подробности же детских, отроческих, юношеских лет своей избыточной осведомленностью способны вызвать симпатию любого гурмана мемуаристики и архивистики. Цифры, даты, топонимы "отчетно"-статистических статей в то же время соседствуют с живым, почти беллетризованным повествованием (например, о драке Вампилова и студентов с рабочими, нашедшей отклик аж в "Голосе Америки"). Венчает всю эту роскошь биографического "вампиловедения" скромная заметка "Вампилов и Байкал", слишком сдержанная для этой скорбно-волнующей темы.
Основное место в этом подлинно энциклопедическом издании занимает скрупулёзный - с разных точек зрения, уровней восприятия - анализ художественного творчества драматурга. Характер расположения статей, соблюдающий как хронологию творчества Вампилова, так и последовательность аналитических вторжений в живую плоть произведений, несомненно, порадуют специалиста (критика литературного и театрального, литературо- и театроведа), но заставят поднапрячься простого смертного. Так, если подраздел "Произведения и персонажи" блистает лапидарной информативностью, завершаясь длинным списком героев и антигероев рассказов, фельетонов и пьес, то рубрика "Художественный мир" рассчитана в основном на развитое абстрактное мышление читателя-реципиента. А названия этих статей, например, "Жанровое своеобразие драматургии А.Вампилова" или "Философско-этическая позиция Вампилова" вкупе со специальной терминологией - "аксиология", "амбивалентность", "архетип" и др. - подвергнут испытанию читательское терпение и эрудицию.
Впрочем, рубрикация книги такова, что у читателя есть выбор, и он всегда может ограничиться краткой статьей-аннотацией, особо не вторгающейся в мудреные тонкости. Образцовой в этом смысле является характеристика пьесы "Прощание в июне", сюжет которой, по мнению С.Смирнова, построен на мотивах выбора и купли-продажи и которая "особых дискуссий" не вызвала. Но вот что касается "Утиной охоты", этого самого ненарочитого шедевра Вампилова, составители целомудренно предпочли избежать лобовых формулировок, отослав любопытствующих к статьям В.Курбатова, Н.Антипьева, Н.Баландиной, Н.Киселёва, С.Козловой, В.Нарожного, И.Плехановой, М.Рожанского и других авторов книги. Эта академического толка осторожность в оценке пьесы возвращает нас к мысли о сугубом чувстве жизни у Вампилова, зачастую ставящем в тупик компетентных критиков, работающих на стыке литературо- и театроведения. Ибо, там, где автор более всего удалён от своего материала - а в драме эта дистанция максимальна - в сходном положении оказываются и критики-аналитики, легко соблазняющиеся готовыми терминами вроде "довампиловская" и "поствампиловская" драматургия (см. одноименные статьи). Настолько, что такие знатоки творчества писателя, как Н.Антипьев и М.Рожанский, сходясь в оценке критической неоперабельности Зилова - героя и протагониста автора, - вынуждены прибегать к такому, в общем-то, антинаучному "термину", как "загадка", "самый загадочный из загадочных героев Вампилова" (Н.Антипьев) и даже поставить проблему о загадке "загадки Вампилова", то есть почему возникли споры вокруг него и симпатии к нему (М.Рожанский).
Такая могучая энергетика загадки А.Вампилова и его героев рождает не менее мощное напряжение исследовательской мысли, атакующей бастион драматургического наследства писателя со всевозможных и подчас неожиданных сторон. Именно поэтому, на наш взгляд, в книгу вошли, разнообразя её некоторую педантичность, такие вдохновенные статьи-микромонографии, как "Вампилов и традиции зарубежной литературы XIX-XX веков" Н.М.Кузнецовой или "Игровое начало в творчестве Вампилова" И.И.Плехановой.
И наконец, логика энциклопедического мышления, одухотворенного эстетикой загадки, отводит полагающееся ему арьергардное место в разделе "Творчество" анализу стиля ("речевых приёмов" и "языковых особенностей") драматурга, представленному в кропотливых статьях Н.Баландиной. И тут, на микроуровне художественного мира Вампилова, становится очевидной земная природа вампиловского творчества, чуждого лукавству метафизики. Например, явление дисфемизма (замена нейтрального слова грубым) в пьесах означает уверенность персонажей в мире посюстороннем, в жизни как она есть, а не какой она может быть.
И почему бы тогда, учитывая исключительное комическое дарование писателя (черта писателя земного, а не "небесного"), не исходить из "аксиологии" и "архетипичности" АНЕКДОТА как жанрообразующего фактора, включающего в себя и игровое и экзистенциально-абсурдное начало? Извините за длинную тираду, которая родилась из желания показать, как один незамысловатый, но емкий термин может сфокусировать то, о чем говорилось многими авторами на страницах книги. Тем более, что это вполне литературоведческое слово (см. работы об анекдотизме в творчестве Пушкина, Чехова, Булгакова, Шукшина, Довлатова) не менее часто, чем "загадка", встречающееся на страницах данного путеводителя.
И если бы авторы-составители перепечатали статью В.Лакшина, цитируемую, кстати, С.Ташлыковым, то это стало бы более очевидным. Ибо анекдот - тот универсальный жанр, который и передает "нестерпимую плотность жизни" (В.Лакшин), особенно в её бытовом разрезе, но и "взрывает" её, указуя выход из застоя и духовной погибели. Достаточно вспомнить его "насквозь анекдотическую прозу, особенно раннюю, обратиться к коллизиям пьес, одна из которых так и называется "Провинциальные анекдоты", или поступкам и выходкам их героев (траурный венок Зилову, превращение Наконечникова из парикмахера в драматурга), чтобы убедиться в этом. И даже трагизм. нарастающий в предсмертном творчестве Вампилова, синтетичен, обращаясь в трагикомизм, как в том же "Наконечникове". Как не вспомнить здесь хотя бы одну запись из дневника писателя - этого кладезя комических афоризмов и заготовок для новых произведений: "Условия для самоубийства у тебя есть. Тебе не хватает только теоретической подготовки. Читай Шопенгауэра, Достоевского, Кафку..."
Впрочем, это уже скорее к вопросу о "дополнениях и замечаниях", чем о каких-то несуществующих здесь, в книге, изъянах. Ибо вообще в эпоху глобалистики с её сетевым маркетингом и её "сетевой литературой" становится праздным понятие дефицита, недостатка или изъяна: в статье "Интернет о Вампилове" В.Шерстова и Д.Радимова в разделе "Судьба" дается впечатляющая перспектива скорости, а главное, плотности распространения информации о Вампилове и обо всем, что связано с его именем. В какой-то мере этот компьютерный характер тотального знания обо всём на свете отражен и в книге "Мир Александра Вампилова". И вспоминая этого человека с гагаринской улыбкой и пушкинской (родился в 1937 пушкинском году!) лёгкостью слова и шутки, перечитывая его рассказы, пьесы, дневники, невольно ностальгируешь. Ведь как-то уж очень легко расстались мы с литературным целомудрием, а где-то и довольно низко пали, заставляя вспомнить слова Сент-Экзюпери о хоралах XVI века. И теперь 60-е для нас, хотя прошло не четыре века, а четыре десятилетия, увы, уже полузабытая история. Почти анекдот. Тем необходимее сейчас Вампилов с его "живой душой" (В.Лакшин) и словом.